Автор: Василий Щепетнев

«Ревизор», законченный в январе, три месяца спустя уже шел на сцене Александринского театра. На премьере изволил присутствовать император Николай Павлович. Много смеялся, а по завершении спектакля произнес для истории: «Всем досталось, а мне более всех». В мае пьесу представили и в Москве, в Малом театре. Шквал аплодисментов.

Успех несомненный, более того, грандиозный. Признание государя, признание публики, признание собратьев литераторов, прежде всего Пушкина и Жуковского.

Во всей России один лишь человек был недоволен и разочарован — сам Гоголь. Что проку в аплодисментах, если ничегошеньки в мире не переменилось? Чиновники как составляли основу существования державы, так и продолжают быть солью земли русской. Дело ведь не во взяточниках, взяточники — следствие, вроде лихорадки на губах. Идея чина — вот в чем беда. На ней, на этой идее только и держится Русь. По одежке встречают, по уму провожают? Если бы так… Встречают и провожают исключительно по чину. Будь хоть семи пядей во лбу, для окружающих ты коллежский асессор, восьмой чин. Смотреть снизу — величина, смотреть сверху — полный мизерабль. Надворный советник снизойдет, а уж советник тайный… Для всякого государственного мужа значим не талант, талант не взвесишь, а чин. Что такое коллежский асессор в Петербурге? Невеличка. Что хуже, и сам себя начинаешь чувствовать в первую очередь коллежским асессором, ограничивая пределы мыслей и желаний соответственно табели о рангах. Если не лебезишь перед начальством, то дерзишь ему, а ведь второе ни на волосок не лучше первого, поскольку опять относится не к человеку, но к чину.

Да, государь хвалит «Ревизора», однако ж не то, что сорок тысяч курьеров — ни одного не послано к автору с предложением возглавить департамент. За ним признают способности, даже талант, но этого мало. Много ль сумел сделать Пушкин со своим талантом — и много ли сумеет впредь? Что Пушкин, кажется, приди сейчас в Россию Христос, и его спросят, какой на нем чин. Никакого? Тогда либо ступай служить, либо ступай своею дорогой. Вот дослужишься до статского советника, а лучше до тайного, тогда другое дело. Но пошел бы Иисус держать экзамен на чин? Пошел бы служить под начало даже самого снисходительного и добросердечного повытчика?

Ответ пришел сам собою: если в России над писателем довлеет чин, то следует ее, Россию, оставить — и жить без чинов. Иначе все, что вышло из-под пера, и все, что выйдет дальше, будет трактоваться как попытка подольститься или надерзить. И сейчас в «Ревизоре» многие видят одну лишь сатиру, насмешку, колкость. Но слыть сатириком, бери шире — слыть талантливым писателем, еще шире — слыть первым российским писателем для Гоголя мало. С детских лет он чувствовал в себе силы переменить мир, недоставало лишь точки опоры. Пребывая здесь, ее и не найти. Нужно удалиться в пустыню.

И в июне тысяча восемьсот тридцать шестого года двадцатисемилетний Гоголь уезжает за границу. Рим, как и Париж, Ницца, Дюссельдорф, разумеется, не пустыня в географическом или экономическом понимании слова. Напротив, населенность, известный комфорт, роскошная природа, наконец, культурные и исторические памятники делают эти города центрами притяжения для взыскующих духовного обновления людей. Но именно в толпе чужих по языку, вере и стремлениям чувствуешь себя наиболее свободно. Никто не смотрит пристально за каждым твоим движением, никто не ждет от тебя участия или службы, живи, как хочешь.

И Гоголь жил. Конечно, у него появились хорошие знакомые, но это было на пользу: на них он проверял, насколько успешно удается ему очиститься от прежнего мелкого тщеславия. Тщеславие не покинуло его совсем, но теперь никто бы не нашел его мелким. Весть о гибели Пушкина утвердила Гоголя в правильности выбранного пути. Суета пагубна. Она заставляет совершать бессмысленные, вредные поступки, сбивает с дороги, изнуряет. Совершенно избавиться от нее трудно и в Риме, ведь приходится хлопотать о средствах к существованию, а для этого вступать в переписку с прежними приятелями и заводить новые связи. Но и это к лучшему: его российские корреспонденты ясно давали знать, что значение Гоголя после отъезда нисколько не умалилось, напротив, вопреки законам перспективы, оно возросло. Отсутствие порой ощущается много острее, чем присутствие.

Работал Гоголь неспешно. Причиной тому были и малая усидчивость, присущая ему с детства, и снижение концентрации внимания, предвестник будущей депрессии, но более всего исключительная требовательность к себе. Он не мог и не хотел быть автором просто хороших текстов. Ему требовались слова — и слава — не Вальтера Скотта, а Иеремии. Потому он раз за разом отделывал прежние повести, а новую поэму, «Мертвые души», всего-то одиннадцать глав, писал шесть лет.

С рукописью поэмы он возвращается в Россию. В апреле Гоголю исполняется тридцать три года. В мае «Мертвые души», венчающие прижизненное собрание сочинений, выходят из типографии. Две с половиной тысячи томиков.

Успел к сроку.

Пятого июня тысяча восемьсот сорок второго года Гоголь вновь надолго покидает Россию. Всем объявлено, что он возвращается в Италию. Но истинная цель другая.

Иерусалим.

Или он не пророк?

Продолжение следует

Источник: computerra.ru